Тайны личности Бора

(Ноябрь 2001)

Семья знаменитого ученого решила рассекретить давние тайны из его личного архива.

В конце сентября (2001) в Копенгагене проходила довольно необычная конференция “Об истории и драмах науки”. В рамках этого форума с примечательным объявлением выступил представитель семьи Нильса Бора, решившей рассекретить важные документы из архива величайшего датского ученого.

Волею судьбы и собственного характера этот человек, наряду с Альбертом Эйнштейном и Вернером Гейзенбергом сыгравший ключевую роль в формировании облика физики XX века, оказался весьма интенсивно вовлеченным и в сложнейшие политические перипетии бурного столетия.

После смерти Бора в 1962 году его семья приняла решение на 50 лет засекретить часть богатейших личных архивов ученого, имевшего обыкновение фиксировать на бумаге все, над чем он размышлял, не говоря уже о черновиках переписки. Личные записи поневоле затрагивают и множество известных деятелей, с которыми доводилось общаться Бору, поэтому по-человечески вполне объяснимо решение семьи, не пожелавшей предавать материалы широкой огласке при жизни большинства из этих людей.

Однако есть в жизни Нильса Бора один совершенно особенный момент —  одновременно чрезвычайно интересный и покрытый плотной завесой тайны, — который  на протяжении уже многих десятилетий все никак не дает покоя историкам науки…

Ровно 60 лет назад, в сентябре 1941 года в оккупированный нацистами Копенгаген приезжал Вернер Гейзенберг, возглавлявший в то время ядерную программу Германии. В датской столице Гейзенберг встречался со старым другом и учителем Бором, в свое время приобщившим 20-летнего юношу к атомной физике в Геттингенском университете.

Ученые встречались с глазу на глаз, и по сию пору практически ничего достоверно не известно о подробностях той знаменательной встречи. Друзья и коллеги пообедали вместе, после чего немного прогулялись и — расстались. Навсегда. После этой встречи от былой дружбы между Бором и Гейзенбергом не осталось ни следа, причем и тот, и другой физик впоследствии всячески уклонялись от воспоминаний об этом инциденте.

Гипотез, естественно, существует множество. Быть может, прекрасно зная об антигитлеровских взглядах и связях Бора, Гейзенберг пытался выудить информацию об атомных планах союзников? Или же была предпринята попытка вовлечь Бора в германскую программу создания ядерной бомбы? А может быть, Гейзенберг просто пытался обсудить с коллегой технические проблемы в продвижении атомной разработки? Или же, напротив, искал возможные пути всяческого торможения этих работ?

Еще при жизни Бора, в 1958 году журналист Роберт Юнгк (Robert Jungk) выпустил книгу “Ярче тысячи солнц”, в которой было выдвинуто предположение, будто Гейзенберг предложил Бору некий секретный план, который датчанин не поддержал. Суть плана была в том, чтобы через взаимное соглашение физиков враждующих сторон — союзного альянса и Германии — предотвратить создание атомной бомбы.

Генерируя эту гипотезу, Юнгк опирался на ряд туманных и противоречивых свидетельств Гейзенберга, который в послевоенные годы хоть и не был подвергнут преследованиям за сотрудничество с бесчеловечным режимом нацистов, но не мог не ощущать осуждения со стороны мирового сообщества ученых.

Всем, в общем-то, было известно, что великий Гейзенберг никогда не симпатизировал Гитлеру, однако гипотезы журналистов начинали бросать тень на отмалчивавшегося Бора, который в подобных интерпретациях события становился чуть ли не виновником атомной гонки вооружений.

Еще более остро моральная сторона проблемы поставлена в недавней (1998 года) нашумевшей пьесе британского драматурга Макла Фрайна (Michael Frayn) “Копенгаген”, практически целиком посвященной той памятной встрече физиков. В разных ракурсах исследуя сложнейший моральный выбор, перед которым оказались создатели смертоносного оружия, Фрайн предлагает, к примеру, и такой вот взгляд:

Антифашист Бор впоследствии принял участие в известном Манхэттенском проекте, повлекшем за собой Хиросиму, Нагасаки и гибель сотен тысяч людей. А немец-патриот Гейзенберг, формально работавший на гитлеровскую машину войны, не сделал ничего, что привело бы к гибели хоть единственного человека…

Ну а максимально заостренно идея о “моральной чистоте” германского ученого сформулирована в книге журналиста Томаса Пауэрса (Thomas Powers) “Война Гейзенберга” (1993г). В этой книге неудача Гейзенберга с расчетом критической массы урана и созданием немецкой атомной бомбы показана как акт сознательного саботажа. Гейзенберг, по мнению Пауэрса, вполне понимал, что необходимо делать для бомбы, однако в силу своей моральной добродетели вводил в заблуждение коллег и в целом разлагал изнутри германскую ядерную программу…

Правда, исторические факты свидетельствуют, что в 1941 г. Гейзенберг приезжал в Копенгаген как официальный представитель нацистского правительства, а в общей сложности за годы войны для продвижения программы им было предпринято не менее десятка аналогичного рода визитов в оккупированные Германией страны.

Например, достоверно известно, что в 1943 году Гейзенберг приезжал в Нидерланды, где в фирме Philips имел беседу с крупнейшим голландским физиком Казимиром, одним из последних учеников Бора. И в ходе этого разговора Гейзенберг пытался убедить Казимира, что немцы непременно одержат в войне победу…

Короче говоря, не только у ученых, но и у всех людей, интересующихся историей науки, имеется непреходящий интерес к тому, что же все-таки за разговор произошел между Бором и Гейзенбергом в июне 1941 года.

Ведь если бы немецкий физик предложил учителю взглянуть на свои выкладки с расчетом критической массы урана, а тот углядел бы ошибку и предложил перепроверить результаты — ход истории мог бы пойти существенно иначе. И уж совсем по-другому история могла выглядеть, если бы Бор, скажем, воспринял гипотетические намеки Гейзенберга на тайное соглашение физиков планеты.

Были, правда, еще свидетельства сына, Оге Бора, сделанные вскоре после смерти отца в 1963 году. Тоже выдающийся физик и нобелевский лауреат, Оге Бор работал рядом с отцом и был, естественно, в курсе темы той таинственной встречи. Однако, руководствуясь семейным табу, Оге лишь сообщил, что в ходе визита Гейзенберг дал понять Нильсу Бору о работах Германии по созданию атомной бомбы. При этом Гейзенберг совершенно не предлагал никакого секретного плана о взаимном соглашении физиков воюющих сторон по предотвращению успеха в исследованиях.

И все же упорное нежелание семьи Боров рассекретить имеющиеся в ее распоряжении документы многие годы трактовалось как попытка скрыть нечто неприятное, порочащее чистое имя физика. Теперь же семья объявила, что не будет ждать 2012 года и передала для публикации в общей сложности 11 документов, касающихся темного вопроса истории.

Среди этих бумаг — и несколько черновых записей, в которых Бор наиболее исчерпывающе пытается выразить Гейзенбергу свой взгляд на то, что произошло между ними в сентябре 1941 года. В настоящее время ведется расшифровка крайне нечитабельного почерка Бора и перевод документов с датского на английский язык. Закончить работу планируется к концу нынешнего года.

По словам Эндрю Джексона (Andrew Jackson), физика-теоретика, возглавляющего совет директоров Архива Нильса Бора, публикация этих документов, несомненно, внесет ясность в оценку роли ученого в годы войны. Более всего семья Бора хотела бы продемонстрировать, что им совершенно нечего скрывать, а наложенное 50-летнее табу было просто человеческим жестом деликатности.