Генерал Картье и Тайная автобиография Фрэнсиса Бэкона

( Декабрь 2020, idb )

Продолжение цикла публикаций, посвящённых возвращению в мир чрезвычайно редкой книги: Франсуа Картье, «Проблема криптографии и истории». Начало см. тут .

Поскольку перевод книги генерала Картье по естественным причинам может растянуться на весьма длительный период времени, простое выкладывание фрагментов в соответствии с авторским порядком глав в оригинале неизбежно испортит впечатление от этой работы. И затруднит понимание её очевидной важности.

Ибо самые интересные вещи изложены там ближе к концу, а все первые главы весьма обстоятельно и при этом довольно сухо описывают подробности и трудности работы криптоаналитиков, вскрывающих шифры.

По этой причине – и для обеспечения надлежащего интереса к раритету на всех этапах публикации – здесь целесообразно устроить трюк перекомпиляции. То есть разобрать книгу на части и выкладывать их переводы на сайте сразу в несколько параллельных потоков. Немного из начала, немного из середины, немного из конца – и всё это в таком порядке, чтобы и смысл сохранялся, и суть захватывающей Тайны проступала более отчётливо…

Короче говоря, нечто подобное часто делают в кинематографе с помощью монтажа – для добавления динамики в очевидно вялое поначалу повествование. Некоторые киноэкранизации и ТВ-сериалы, в частности, могут вообще начинаться со сцен финала. То же самое, по сути, целесообразно устроить и здесь.

И ещё – самое главное для читателей XXI века. При прочтении этой книги, подготовленной в 1930-е годы генералом Картье как итоговое обобщение для серии его более ранних журнальных публикаций, имеет смысл постоянно держать в уме такой факт.

Все материалы этой книги полностью основаны на результатах, полученных и оформленных под эгидой той американской криптографической школы, которая впоследствии даст начало Агентству национальной безопасности США. И эта же спецслужба, АНБ, по сути сразу после смерти Картье в 1953 приложит заметные усилия, чтобы полностью выпилить из истории не только подрывную книгу французского генерала, но и его самого.

Почему это было сделано – само по себе тайна, о которой никто и ничего не говорит. Но есть надежда, что к концу прочтения книги и тут картина с пониманием станет яснее…

#

[ начало фрагментов перевода ]

ПРИЛОЖЕНИE (стр. 203-209 оригинала)

A

Статьи, опубликованные мною в номерах 563, 568, 581 и 582 журнала «Mercure de France», не только обеспечили меня обширной перепиской, но и вызвали интерес критиков в европейской прессе. Та проблема, которую я поставил (Проблема истории и криптографии, № 563 и 568), и та тайна, которую я пытался прояснить (Тайна Бэкона-Шекспира, № 581 и 582), оказались действительно очень интересны для читателей. Некоторые из них любезно предоставили мне полезную дополнительную информацию, другие сообщили мне о любопытных наблюдениях.

Наконец, меня просили дать такие разъяснения, которые могли бы послужить основой для разворачивания серьёзной методической дискуссии, а также ответить на некоторые критические замечания, высказанные, впрочем, весьма учтиво во французских или иностранных газетах. Нижеследующие заметки написаны для того, чтобы дополнить мои предыдущие статьи и попытаться развеять недоразумения, которые могли бы увести дискуссию в заблуждения.

Прежде всего, я хотел бы повторить, что я не литератор и не историк. И это вне моей компетенции – высказывать обоснованное мнение по вопросу о литературном авторстве для того документа, что был дословно опубликован мною в номерах 581 и 582 журнала (Тайная автобиография Фрэнсиса Бэкона, зашифрованная его двухлитерным шифром).

У меня имеется, впрочем, довольно сильное искушение сделать вывод, как и у некоторых из моих корреспондентов, что весь этот вопрос об авторстве представляет интерес лишь второстепенный. Потому что шедевры так и останутся шедеврами, в независимости от того, следует или нет заменять в них те имена авторов, под которыми они были впервые опубликованы.

Но эта точка зрения, пусть и несколько упрощённая, хотя и может находить поддержку в отношении собственно произведений, не удовлетворяет, однако, нашей потребности в истине и справедливости – ибо мы должны «Отдавать кесарю кесарево»…

Когда я опубликовал свою первую статью (в № 563), моя главная цель заключалась в том, чтобы рассказать о малоизвестном в криптографии методе шифрования и о некоторых интересных приложениях, которые из него следуют. Кроме того, мне представлялось и вообще полезным привлечь внимание французской публики к такому подходу, благодаря которому в любом открытом тексте можно спрятать тайное послание, применяя в буквах разные типы шрифтов.

Тщательное исследование изданий эпохи Бэкона, перечисленных в книге на страницах 57-58, действительно может приводить к интересным историческим или научным открытиям. Но поскольку криптографический анализ привёл здесь к открытию документа, совершенно для истории нового, то вполне естественно, что в оценку его вмешались соображения как исторического, так и литературного характера. Я же, как профессиональный криптолог, могу лишь подтвердить сам факт наличия этого документа.

Представляется самоочевидным, что процедура зашифрования текста не добавляет ничего к документальной ценности фактов, в нём упоминаемых. И точность формулировок, и возможные ошибки авторов сохраняются в зашифрованном тексте точно так же, как и в тексте открытом, только во внешне другой форме.

Но я должен, однако, отметить, что процедура зашифрования, сколь бы простыми ни были операции шифра и каков бы ни был опыт шифровальщика, всегда может вносить и дополнительные ошибки. Так что вдобавок к собственным ошибкам автора текста могут появляться и ошибки шифрования – типа изменённых или даже пропущенных букв и слов.

Так, пример шифровки, приводимый самим Бэконом в его работе de Augmentis Scientiarum издания 1624 года, и воспроизведённый на фотографии в моей книге на стр. 48, иллюстрация № 4, содержит ошибку в двенадцатой строке, где буквы vat заменены на uc. Но вообще говоря, ошибки такого рода, если они единичные и случаются нечасто, не мешают дешифровальщику правильно восстанавливать слова и предложения исходного текста.

Впрочем, в исключительных случаях может происходить и так, что такое прямое восстановление оказывается вовсе не очевидным, а контекст не позволяет догадаться, какие именно слова и буквы были опущены или искажены. Все люди, занимавшиеся шифрованием переписки, знакомы с такого рода затруднениями. Они знают, что случаются такие ситуации, когда необходимо запросить повторную передачу сообщения или сверку текстов. Но это очевидно невозможно, когда речь идёт о тексте, зашифрованном триста лет тому назад!

Поэтому дешифровальщику, столкнувшемуся с такими ошибками или неопределённостью, приходится полагаться только на свою проницательность. В тех случаях, когда предшествовавшие и последующие части текста достаточно ясны, давая основу правдоподобным предположениям, операция восстановления не представляет никаких трудностей. Если же это не так, то возможны ошибки восстановления, и в этом случае разумно указывать на сомнительные для толкования места, дабы избежать выводов, не имеющих строгого обоснования.

Я счёл необходимым дать эти разъяснения, пусть и бесполезные для читателей даже с минимальным опытом в криптографии, однако принципиально необходимые для тех, кто никакого опыта здесь не имеет. Кроме того, эти объяснения адресованы тем из заранее предубежденных читателей, кто может столкнуться с подобными трудностями при первых попытках собственной расшифровки. И кто поспешит придти к выводу, что дешифровальщики автобиографии Фрэнсиса Бэкона часто поддаются собственным предвзятым представлениям, когда следует сделать выбор из нескольких равно возможных криптографических решений.

Лично я считаю, что отдельные ошибки дешифрования возможны – включая слова или даже, в исключительных случаях, отдельные предложения. Но такие ошибки наверняка очень редки и они не способны изменить смысл всего документа в целом. Кроме того, я предлагаю всем, кому обстоятельства это позволяют, расширить начатую мною работу по верификации данных результатов. И в явном виде указать мне на те части, которые выглядят сомнительно и которые следует принимать только с оговорками.

Само собой разумеется, что всякое решение, возможное в криптографическом смысле, однако неприемлемое с исторической точки зрения, должно быть отнесено именно к такой категории. К подобного рода вещам, в частности, относятся имена персонажей или упоминания о событиях, которые появились в истории уже после печати книги, а значит просто логически не могут обнаруживаться в дешифрованном тексте. Такого рода соображения вполне позволяют априори отклонять решения, которые с криптографической точки зрения выглядят допустимыми.

В этой связи не следует забывать и такой факт. Хотя Фрэнсис Бэкон впервые опубликовал описание своей криптографической системы только в 1605 году, разработал он её намного раньше, во время своего пребывания в Париже с 1577 по 1579 год. Поэтому вполне естественно, что применение данной системы можно встретить и в документах до 1605 года – но непременно после 1577.

В частности, упомянутый мной список работ на страницах 57 и 58, где обнаружены тексты, зашифрованные по методу Фрэнсиса Бэкона, указывает на несколько книг, напечатанных до 1605 года. К ним относятся, среди прочего, такие:

Timothy Bright: A Treatise of Melancholy 1586;
Robert Burton: The Mirror of Modesty 1584, Planctomachia 1585, Euphues 1587; Morando 1587, Perimedes 1588, Pandosto, The Spanish Mas querade 1589;
George Peele: The Arraignment of Paris 1584;
William Shakespeare: Midsummer Nights Dream 1600, Much Ado about Nothing 1600;
Sir John Oldcastle 1600, Merchant of Venice 1600;
Edmund Spenser: Sherpherd ‘s Calendar 1579, Complaints 1590, Colin Clout 1595, Fairy Queen 1596.

Аналогично, не следует удивляться тому, что фрагменты автобиографии встречаются в трудах, опубликованных после 1626 года, официальной даты смерти Фрэнсиса Бэкона. Рукописи этих работ могли быть сделаны и подготовлены к печати самим Бэконом, а напечатаны уже после его смерти. Так, зашифрованные части были обнаружены в изданиях «Новой Атлантиды» и «Естественной истории», опубликованных в 1635 году под именем Фрэнсиса Бэкона, а также в «Анатомии меланхолии» Роберта Бёртона, опубликованной в 1638 году.

Кроме того, вполне ли достоверны сведения о том, что Фрэнсис Бэкон умер в 1626? В очень интересной статье, опубликованной в Baconiana в июне 1922 года, мисс Алисия Эми Лейт напоминает о некоторых обстоятельствах, которые указывают на то, что в 1626 году Фрэнсис Бэкон, возможно, умер только для мира. В действительности же он мог не умереть вплоть 1668 года, прожив 106 лет и имея, таким образом, около сорока лет спокойствия для занятий своей работой.

Всё очень странно, когда речь идет о Фрэнсисе Бэконе. И биографы Бэкона не больше согласны друг с другом о месте его рождения (Йорк Хаус, Йорк Плейс, Кэнонбери Тауэр или Гиди Холл), чем о месте его смерти (Хайгейт, Масуэлл Хилл, Горхэмбери или Вольфенбюттель). Но эти дискуссии уже не относятся к криптографическому вопросу, к которому мы и вернёмся.

# #

ОБЩИЕ СВЕДЕНИЯ (стр. 19-22 оригинала)

В своей работе Advancement of Learning, опубликованной на английском языке в Лондоне в 1605 году, а затем на латинском языке как De Augmentis Scientiarum в Лондоне в 1623 году и в Париже в 1624 году, Фрэнсис Бэкон (1561-1626) даёт описание криптографического метода шифрования, обладающего рядом интересных особенностей.

Вместо замены букв или слов открытого текста обычными символами, буквами или цифрами шифра, как это делается в большинстве криптографических систем, знаменитый канцлер использует разные формы букв. Благодаря чему криптограммы, полученные его методом, состоят не из рядов букв или цифр, а из последовательностей разных типов шрифта для букв. Причём буквы эти сами по себе могут составлять открытые тексты, не имеющие никакого отношения к тексту зашифрованному, который соответствует разным формам шрифтов.

Обозначим символами a и b две типичные формы букв, применяемые для шифрования. Количество всевозможных сочетаний, которые можно устроить с помощью этих двух форм, группируя их пятёрками, равно 32 (или 2 в степени 5). Фрэнсис Бэкон использует только 24 из этих групп для представления 24 букв английского алфавита своего времени, в котором буквы I и J использовались взаимно заменяя друг, так же как U и V.

Эти 24 группы выглядят так:

ааааа = A, aaaab = B, aaaba = C, aaabb = D,
aabaa = E, aabab = F, aabba = G, aabbb = H,
abaaa = I или J, abaab = K, аbabа = L, ababb = M,
abbaa = N, abbab = O, abbba = P, abbbb = Q,
baaaa = R, baaab = S, baaba = T, baabb = U или V,
babaa = W, babab = X, babba = Y, babbb = Z.

Если мы договоримся, например, что форма a обозначает заглавные буквы, а форма b буквы строчные, то тогда букву A зашифрованного текста может представлять любая последовательность из пяти заглавных букв в маскирующем шифр открытом тексте – к примеру HORSE или SATYR. Аналогично, букву L может представлять любая последовательность букв вида HoRsE или SaTyR. Если же надо зашифровать целое слово, типа PARIS, то его можно спрятать в любом тексте, скажем таком: «J’irai vous voir demain samedi» (Я зайду к вам завтра в субботу). Делается это так.

Маскирующий текст разбивается на пятерки, каждая из которых шифрует буквы секретного послания: J’iraI VOUSV oIRDE MaINS aMEDi , после чего от разбивки на пятерки возвращаются к обычной записи слов : J’iraI VOUS VoIR DEMaIN SaMEDi.

Само собой разумеется, что использование двух столь резко отличающихся форм нельзя рекомендовать для реальной шифрованной переписки. Очевидно ненормальная последовательность строчных и заглавных букв сразу привлечёт к себе интерес и вызовет подозрения об использовании шифра. Когда же сам факт шифрования выявлен, то дальнейший анализ легко приводит к шифру простой замены, который вскрывается без всяких затруднений.

По этой причине Фрэнсис Бэкон рекомендует использовать две такие формы букв, отличия которых не слишком очевидны и могут быть распознаны только посвящёнными в этот секрет. Если последовать этому совету, то получающиеся в результате шифрованные тексты с наибольшей вероятностью будут восприняты как обычные открытые тексты, не содержащие в себе ничего свыше того, о чем они сообщают в явном виде. И таким образом избегут исследования со стороны недостаточно внимательных криптологов.

Эта идея Фрэнсиса Бэкона приходила криптографам в голову и ранее, например, несколько в иной форме она была описана в обзорной работе Фредеричи под названием Cryptographia, опубликованной в 1685 году в Гамбурге. Вместо двух типов шрифтов в системе, описываемой Фредеричи, используются три: античная форма A, курсивная С и готическая форма T.

Количество сочетаний, которые можно устроить с опорой на эти три формы, группируя буквы тройками, равно 27 (то есть 3 в степени 3). При удалении групп вида AAA, CCC и TTT остается 24 тройки, которые используются для представления 24 букв латинского алфавита следующим образом: aac = A, aat = B, aca = C, acc = D, act = E, ata = F, atc = G, att = H, cca = I или J, cct = K, cac = L, caa = M, cat = N, ctc = O, cat = P, ctt = Q, tta = R, ttc = S, tat = T, taa = U или V, tac = W, tct = X, tca = Y, tcc = Z.

В то время как в системе Бэкона для шифрования одной буквы требуется группа из пяти символов, в этом шифре требуется только три – следуя описанному выше методу, который мы будем называть системой Фредеричи, хотя и описанной позднее, но на самом деле изобретённой раньше бэконовской. Открытые тексты, необходимые для сокрытия одних и тех же секретов, во второй системе значительно короче, нежели в первой, и это неоспоримое преимущество.

В делах практических, однако, использование трёх разновидностей символов очевидно становится причиной добавочных ошибок, которые сводят на нет вышеупомянутую выгоду. Эти два метода шифрования лишь мимоходом упоминаются в современной французской или зарубежной технической литературе, и не привлекали, похоже, внимания криптологов. По той, скорее всего, причине, что они не особо интересны с точки зрения чистой криптографии. Тем не менее, не подлежит сомнению, что сам этот принцип реально использовался при определённых обстоятельствах, в частности, в работе шпионских спецслужб.

Изучение документов, выходивших из печати при жизни Фрэнсиса Бэкона, было начато несколько лет назад несколькими специалистами под умелым руководством полковника Фабиана, готовившего криптографов для армии США. Их исследования позволили найти целый ряд интересных применений для обоих из тех методов шифрования, о которых идёт речь в данных записках. Собственно же находки эти привели к чрезвычайно любопытным результатам…

# #

[ В своей книге генерал-криптограф Картье – не будучи профессиональным литератором – решил не давать полный перевод тайной «Автобиографии Фрэнсиса Бэкона», ограничившись лишь кратким пересказом глав. А собственно расшифрованную Автобиографию поместил на английском языке, в исходном виде «как есть». Вполне естественно и здесь сделать то же самое. ]

Краткий пересказ Главы I из «Жизни Бэкона, как он рассказывает её двухлитерным шифром» (стр 71-76 оригинала)

Первым делом Фрэнсис Бэкон сообщает, при каких обстоятельствах и почему он написал свою автобиографию в зашифрованном виде:

» Хотя жизнь моя постоянно окружена угрозами и шпионами, я написал эту полностью зашифрованную историю, поскольку в душе и по совести убеждён, что весь мир захочет узнать правду.»

«Моя главная цель, как можно догадаться, состоит в том, чтобы написать тайную историю моей собственной жизни – наряду с правдивой историей всего этого времени. История эта, однако, переплетена со множеством других, рассказываемых ниже. Так что вся наша отечественная история, в действительности, может быть изменена теми откровениями, что с великими трудностями записаны мною ради потомков.»

«Для того, чтобы рассказ этот представлял собой подлинную историю, достойную сохранения, я не убрал из повествования ничего, сколь бы неприятно для меня лично и горько для читателей это ни было. Мне и самому, по правде говоря, хотелось бы, чтобы некоторые из этих вещей были забыты после того, как я стал их свидетелем.»

Затем Бэкон рассказывает, при сколь драматичных обстоятельствах он был рождён.

«На самом деле я по праву рождения являюсь королевским сыном, хотя и принесённым в жертву нашей достославной и одновременно очень грешной королевы Елизаветы. Представителем рода, который доблестный король Эдуард сделал воистину знаменитым…

Моё настоящее родовое имя Тюдор.

Сэр Николас Бэкон был только лишь усыновившим меня отцом…

Но вот к леди Энн Бэкон, его жене, я испытываю величайшую и самую горячую благодарность, ибо она намного более искренне, нежели её муж, постоянно опекала меня, наставляла, защищала и помогала советами.

Именно ей, в конечном счёте, я вообще обязан своей жизнью… Лишь благодаря её вмешательству час моего рождения не стал и часом моей смерти. Её Величеству на самом деле хотелось, чтобы я просто втайне исчез.

Далее следует повествование о собственно родах (22 января 1561):

» …Та, кто родила меня в этот мир, действительно замышляла какой-то адский план, так что и в момент моего рождения, и во время детородных мук и опасностей, оскорбляя все материнские инстинкты, эта обезумевшая женщина кричала лишь одно: Убейте! Убейте! »

Ни мольбы леди Энн, ни слова успокоения от доктора не могли унять гнева королевы, которая жестом попыталась оттолкнуть ребёнка, когда ей поднесли его для представления. Леди Энн забрала новорожденного в собственный дом, Йорк Хаус, и скрывала дитя с такой тщательностью, что никто и не подозревал о его существовании. За единственным исключением горничной, которая ухаживала за ним как за своим.

Вскоре после этого у леди Бэкон родился мертворождённый ребёнок, которого заменил младенец Фрэнсис. Елизавета, однако, не утратила интереса к этому мальчику, появление которого в мир произошло столь неудачно. Она велела сэру Николасу Бэкону воспитывать его так, словно это был его собственный сын, и соответственно направлять его образование.

Когда у королевы было хорошее настроение, она называла Фрэнсиса своим маленьким «Лордом хранителем». Елизавета приходила проведать его в дом сэра Бэкона и любила расспрашивать его, подвергая разным испытаниям юный и живой детский ум.

Лишь много лет спустя тайна его рождения была случайно раскрыта юному Фрэнсису во время скандальной сцены при дворе, когда одна из молодых фрейлин произнесла неудачную фразу, воспринятую как оскорбление чести королевы. Тут же потеряв всякое самообладание, Елизавета набросилась на обидчицу, а та, рухнув на колени, стала молить о пощаде.

Вся эта сцена происходила на глазах у множества придворных дам и кавалеров. Молодой Бэкон, крайне взволнованный увиденным, склонился к телу потерявшей сознание девушки и попросил, чтобы ему позволили поднять её и унести. И тогда королева, всё ещё находясь в состоянии прежней ярости, призналась в том, что далее отрицать было уже невозможно:

«Ты мой собственный сын, но хотя ты и очень умён, ты никогда не будешь править ни Англией, ни своей матерью. Тебе не быть королём.

Я навсегда исключаю из числа наследников моего первого любимого сына, благословившего мой союз с … Впрочем нет, его называть я не стану…»

Вернувшись домой, потрясённый Фрэнсис первым делом отправился в покои леди Бэкон, где, рассказав матери о только что произошедшей сцене, стал просить подтверждения, что в действительности он её сын.

«Когда же моя милая мать, плача и причитая, призналась мне, что я и в самом деле сын королевы, я разразился проклятиями – против неё, против моей судьбы, против всего…

Когда эта самая дорогая для меня женщина увидела, в каком я состоянии, она сказала мне так: Пожалейте мои уши, дитя, ибо вы оскорбляете такими словами свою мать… А если вы прислушаетесь к моим словам, то узнаете, что оскорбляете и благородного джентльмена, вашего отца графа Роберта.

При этих словах я стал просить её раскрыть имя моего отца. Уступив моей просьбе, она сказала: это Роберт Дадли, граф Лестер.

Когда рыдания мои от этого прекратились, она добавила: Я давала очень серьёзную клятву не раскрывать вам вашу историю; но теперь, когда тайна раскрыта, вы могли бы услышать конец моего рассказа, сходив к повитухе. Доктор тоже мог бы предоставить доказательства ваших прав называться принцем этого королевства и законным наследником престола.»

После этого леди Бэкон поведала историю тайного брака королевы с графом Лестером (1554 год):

«Дочь короля дала достойный пример всем народам, решив выйти замуж согласно своим собственным желаниям, без всяких сделок и договоров. В те времена она была лишь гордой и пылкой принцессой, которую королева Мария считала слишком опасной на свободе. А потому без всякого суда её отправили томиться в Лондонский Тауэр, где Елизавета тайно вышла замуж за Роберта Дадли (также находившегося там в заключении).

Она была влюблена до такой степени, что для вызова и у него подобной страсти, говорят, велела приготовить специальное любовное снадобье, которое ловко устроил один из её сообщников.»

Злой дух побудил Елизавету соединиться с Робертом Дадли, когда тот был связан клятвой верности с другой, столь же любимой женщиной. На Дадли впоследствии пали подозрения в том, что это он стал причиной смерти своей милой супруги. Коварная лестница, рухнув под лёгкой поступью Эми (жены Дадли), яростно швырнула ее на мостовую, а известие о её смерти не стало полной неожиданностью для той, кто слишком жаждал услышать об этом.

После восшествия Елизаветы на престол (1558) церемония их бракосочетания была повторена в доме лорда П… – пусть и не с помпой, присущей королевским свадьбам, но при достаточном, однако, количестве свидетелей.

Свой рассказ леди Энн Бэкон завершила такими словами:

«Несмотря на всё это, королева Елизавета клятвенно отрицала как свой брак с лордом Лестером, так и своё материнство.

Нынешнее нарушение этой её клятвы, таким образом, крадёт у меня сына. Ох, Фрэнсис, не разбивайте сердце своей матери. Я не могу позволить вам покинуть меня после всех тех лет, что вы были сыном моего сердца… »

Несложно понять, какого рода мечтания подобное откровение могло породить в воображении молодого человека. После этой сцены, однако, королева вызывала юного Фрэнсиса на частную аудиенцию, в ходе которой дала понять, что он не должен считать себя ее сыном. Королева оставалась непреклонной в этом вопросе и при всех последующих аудиенциях, которые ему предоставлялись.

В заключение главы Фрэнсис Бэкон добавляет:

«Говорят, что незаслуженной беды никогда не бывает. Возможно, для кого-то это и верно. Но в моём случае несомненно, что на меня обрушилось несправедливое проклятие, и вся моя последующая жизнь была им омрачена»…

# #

(стр 60-71 оригинала)

BACON’S LIFE
AS HE TELLS IT IN THE BILITERAL CIPHER

Chapter I

Though constantly hedged about, threatened, kept under surveillance, I have written this history in full in the cipher, being fully persuaded, in my own mind and heart, that not only jesting Pilate, but the world ask : « What is truth? »

The principal work is, as you may suppose, writing a secret story of my own life, as well as a true history of the times. Yet, it is much mixed or twined into many others herein given. Indeed, a whole national record must be changed by the revelation which I have prepared with much pains for posterity.

That this shall be such true history that it shall be worthy of preservation, I have not blenched aught, howsoever much it may irk me, or weary those who read it. But some of it I would I could forger after it hath been set down.

I am, indeed, by virtue of my birth, that royal, though grossly wronged son to our most glorious, yet most faulty Queen Elizabeth, of the stock that doughty Edward truly renowned. Of such stock Henries the Fifth, Seventh, and Eighth, historic battle kings, came, like branches sent from the oaks.

My true name is Tudor. Sir Nicholas Bacon, the Lord Keeper, was only foster parent to my early youth, yet was as loving and kind to me as to his own son, careful of my education, and even aspiring to my high advancement. But to Lady Anne Bacon, his wife, ever quick with her sympathy and wise to advise, do I owe the greater or warmer gratitude, since she did much more truly and constantly guard, guide, protect and counsel me.

More over, to her do I owe my life. For though she did but rear me, not being, de facto, my mother, it was by her intervention that the hour of nativity did not witness my death. Her majesty would truly have put me away privily.

To many women, no gift could be so great as this — a child of the preferred sex. To a sovereign so great as Elizabeth, it was not. Little princes are, of all infants, peculiarly favored. So was not I. But she who bore me, even in the hour of my unwelcomed coming, outraging every instinct of a natural woman, in the pangs and perils of her travail, cherished one infernal purpose.

« Kill, kill! » cried this maddened woman. « Kill! »

Those attending her supposed she cried out to beseech riddance of suffering. In great fear, Lady Anne said, « God give a safe delivery, my dearly beloved Sovereign. It is now near the end. This exceeding great suffering doth well for you. Certain I am, your Grace, ’twill soon be a time for joy. Surely rejoicing doth become us all. »

But the queen fell into the fiercest anger, alarming everyone who knew her state. When her wrath subsided, laments succeeded invective.

The curse might come from her lips — nothing stayed my birth at the hour Heaven had foreknown. As I was held before her eyes, Elizabeth made a hasty motion, as if she would push some brat, no one owned, from her presence.

Lady Anne knew not which way to turn, or in what manner one clear ray of reason might reach her majesty’s mind. In a few moments, the physician, seeing how distressed Elizabeth with her cruel thoughts made sweet Lady Anne, spoke gently to the queen.

« Happy the sire of a son like the prince — twice blessed is the mother from whom the prince his life deriveth. »

« Stay, truly thy voice is but in indifferent accord with ours », said her majesty in cold tones.

Fruitless were Lady Anne’s entreaties and prayers. To move the vain and strong mind of my royal mother, at the time, still being almost or truth to say quite impossible, her thoughts, turned to rescuing from death such an evil-fortuned prince. Scorn, wrath, railing had penetrated most deeply that gentle breast, yet did the noble lady blench not one whit.

York House gave me a private chamber, gentle Lady Anne so slyly bearing me thither no one, other than her small maid, knew aught of my simple life within Sir N. Bacon’s house. Lady Anne guarded me until her son, stillborn, made natural place for the royal child. This wronged, yet wholly unsuspicious, heir to the crown being taken into sweet Lady Anne Bacon’s care, was privately reared as the youngest son to the honored lady.

The would-be Virgin Queen, with promptness (not liking our people’s hearts to be set upon a king) before my A B C’s even were taught to me, or the elements of all learning, instructed my tutors to instil into my young mind a desire to do as my foster father had done, and aspiring to high political advancement, look for enduring renown there; not dreaming even of lack wherein I should look for more honors, since I was led to think I was born to nothing higher.

Of a truth, in her gracious moods, my royal mother showed a certain pride in me when she named me her little Lord Keeper, but not the Prince — she never owned that be truly the rightful title I should bear.

The earliest shows of favor of this royal mother, as patroness rather than parent, were seen when she honored our roof so far as to become the guest of good Sir Nicholas Bacon — that kind man I then supposed my father. These became marked as the study that I pursued did make my tongue sharp to reply when she asked me a perplexing question, never, or at least seldom, lacking Greek epigram to fit those she quoted, and I was often brought into her gracious presence.

It liveth as do dreams of yesternight, when now I close my eyes — the stately movements, grace of speech, quick smile and sudden anger that oft, as April clouds come across the sun yet as suddenly are withdrawn, filled me with succeeding dismay, or brimmed my cup immediately with joy.

It doth as oft recur that the Queen, my royal mother, sometimes said in Sir Nicholas’ ear on going to her coach : « Have him well instructed in knowledge that future station shall make necessary. »

Naturally quick of hearing, it reaching my ears was caught on the wing, and long turned and pondered upon. But 1 found no meaning, for all my wit, no whispered word having passed the lips of Sir Nicholas on the matter.

Several years had gone by, ere my true name, or any of the conditions herein mentioned, came to my knowledge. In truth, even then the revelation was in a measure accidental — albeit ’twas made by my mother — her wrath over one of my boylike impulses driving her to admissions quite unthought, wholly unpremeditated, but when thus spoken in my hearing, not to be denied.

I was in presence — as had many and oftentimes occured, Queen Elizabeth having a liking for my manners — with a number of the ladies and several of the gentlemen of her court, when a silly maiden babbled a tale. Cecil, knowing her weakness, had whispered in her ear.

A dangerous tidbit it was, but it well did satisfy the malicious soul of a tale bearer such as R. Cecil, that concerned not her associate ladies at all, but the honor, the honesty of Queen Elizabeth. No sooner breathed aloud that it was heard by the queen. No more, in truth, half heard that’twas avenged by the enraged queen. Never had I seen fury so terrible, and it was some time that I remained silent, horror-struck dismay, at the fiery overwhelming tempest.

At last, when stripped of all her frail attire, the poor maid in frightened remorse lay quivering at Queen Elizabeth’s feet, almost deprived of breath, still feebly begging that her life be spared nor ceasing or a moment till sense was lost. No longer might I look upon this in silence; and bursting like fulmined lightning through the waiting crowd of the astonished courtiers and ladies, surrounding in a widening circle this angry fury and her prey, I bent a knee craving that I might lift up the tender body and bear it thence.

A dread silence that foretells a storm, fell on the queen for a space, and the cruel light waxed brighter and the cheek burned as the flame. As the fire grew to blasting heat, it fell upon me like the bolt of Jove. Losing control immediately of both judgment and discretion, the secrets of her heart came hurtling forth, stunning and blasting the sense till I wanted but a jot of swooning likewise.

« You are my own born son but you, though truly royal, of a fresh and masterly spirit, shall rule not England, or your mother nor reign over subjects yet to be.

« I bar from succession forevermore my best beloved first born that blessed my union with — no, I’ll not name him. Nor need I yet disclose the sweet story concealed thus far so well men only guess it, nor know of a truth of the secret marriages, as rightful to guard the name of a queen as of a maid of this realm.

« It would well beseem you to make such tales skulk out of sight, but this suiteth not to your kingly spirit. A son like mine lifteth hand never in aid to her who brought him forth — he would rather upilft craven maids who tattle thus whenever my face turneth from them. What will this brave boy do? Tell a, b, c’s? »

Ending her tirade thus, she hade me rise. Trembling I obeyed her charge, summoned a servingman to lead me to my home and sent to Mistress Bacon.

« That mother of my dark Atimies shall free my name », said I. « For surely I am her son. May mother lie, or cruel Fates do me like wrong? My God! Let not a lot more hard, alas, than death come to me. When a ripe evil doth break upon wicked men, the justice in Thy holy law even in chastisement holdeth men — not that arrow of pestilence. But I am innocent, O my God! Visit not the evil we much scorn, on me the innocuous fruit! »

In the dark I waged war manfully, supposing that my life in all the freshness of youth wass made unbearable. It did so much exhaust, that, after pause of a moment, I burst flood-like into Mistress Bacon’s chamber and told her my story.

No true woman can bear the sight of any tear. I grasped her arm, weeping and sobbing sore, and entreated her (artfully’ as I thought, hiding my secret) to say upon oath I was in truth the son of herself and her honored husband. I made effort to conceal my fear that I was base son to the queen; per contra, I even most plainly showed it by my distress.

When, therefore, my sweetmother did, weeping and lamenting, own to me that I was in very truth, the son of the queen, I burst into maledictions against the queen, my fate, life and all it yieldeth, till weary, on bent knee I sank down, and floods of tears finished my wild tempestuous invective. When, however, that dear lady saw this, with womanly wisdom to arrest fury or perchance to prevent such despair, said to me :

« Spare my ear, or aim rightly, boy, for you do wrong your mother with such a thought. Pause, lest as to Absalom a sudden vengeance come. When you list to my words, you then will know that you do also wrong that noble gentleman, your father, Earl Robert, at the mere mention of this folly would rise in great wrath and call down Heaven’s judgments on you. »

At the word, I besought her ot speak my fathers’s name, when granting my request, she said : « He is the Earl of Leicester. »

Then as it made me cease to sob, she said again : « I took a most solemn oath not to reveal your story to you, but you may hear my unfinished tale to the end if you will go to the midwife. The doctor would be ready to give proofs of your right to be named the Prince of this realm and heir-apparent to the throne. »

How this secret marriage was consummated with the earl, our fond sire, — whom we knew little and loved not more than was due, — Lady Anne Bacon made free and full relation :

« A king’s daughter gave a worthy precedent to all states, in that she would wed as her wishes dictated, not through negotiation and by treaty. Whilst she was but the proud, unhappy, though still spirited princess that Queen Mary held to be dangerous in freedom, and for this cause sent off without form of trial to languish in London Tower, she wedded Robert Dudley, of whom it is supposed the young princess had become so enamoured that to produce a like passion in his heart, a love philter was made, which an assistant by some strategy administered. They came into our world, not the same day only but the same hour. To a fantasy so abnormal as the queen’s this was proof of destiny.

« It might perhaps be a question whether a Divine forethought determined all that grew from that act. Some would ascribe a part, at least, to evil spirits.

« Not law, but evil governed Elizabeth, as she joined herself in a union with Robert Dudley whilst the oath sworn to one as beloved yet bound him. A suspicion was general that the death that overtook his sweeth wife could be laid to his charge. Aye, a treacherous stairway betrayed her step, falling beneath lightsome Amy’s foot, cast her violently on the paving below, and the tidings of her demise was not altogether news to one whose mind was too eager to hear it.

« After Elizabeth’s ascent to royal power, at the house of Lord P… this ceremony was repeated, but not with any of the pomp and ceremony that sorteth well with queenly espousals, yet with a sufficient number of witnesses.

« Nevertheless, Queen Bess did likewise give her solemn oath of bald-faced denial of her marriage to Lord Leicester, as well as her motherhood. Her oath so broken, robs me of a son. O Francis, Francis, break not your mothers’s heart! I cannot let you go forth after all the years — you have been the son of my heart. —

« But night is falling. To day I cannot speak longer to you of so weighty a matter. This hath moved you deeply and though you now dry your eyes, you have yet many tear marks upon your cheeks. Go now. Do not give it place, in thought or word, a brain-sick woman, though she be a queen, can take my son from me. Retire at once, my boy. »

With « Farewell », her heart half bursting, she bade me leave her, and I, fond boy, kingly power dearly yearn to win — dream of golden scepters, proud courts, and by-and-by a crown on mine innocent brow. Alleged oath, or any unrighteous rule, should never from the English throne bar the grandson to Henry the Eighth, son to Elizabeth in lawful marriage; and by virtue of these rights, in that it is the style of the eldest son of England’s sovereing, no less than that of the Prince of Wales is my proper title.

In due course of time, however, I, at day’s meridian, was by my new-found royal mother recalled and given private audience. I learned from the interview, that it was, at present, in fancy that I bore this lofty name, or a style other than that actually mine in my home.

A princely name, it seemed, was one to be thought upon, not reckoned upon as apt to be given me; nor could I in the numerous subsequent encounters change her hasty decision upon that very important question of the succession.

’Tis said : « The curse that was not deserved never will come. » Some may find it true, but to me a causeless curse did surely come, and my entire life felt the blight.

The fond love of both foster parents was restraint and stay to my young spirit when the wild and fiery tempest suddenly burst upon me. This dread force would otherwise have ruined, wasted and borne me adrift like a despoiled harvest.

My attempts in after years to obtain my true, just and indisputable title of Prince of Wales, heir-apparent to the throne, must not, however, be thought or supposed to indicate that I held myself disinterested of these obligations, offered affront to these kind benefactors, or in any way conducted myself in such a manner as would either cast reflections upon my breeding or do discredit to my birth. It may clearly by seen that it was but the most commonplace of ideas — an action barely ambitious, because ’twas simply natural.

# #

[ Продолжение следует ]

# # #

Дополнительное чтение:

Как рождаются криптослужбы…  Нетривиальные причины, по которым в поместье текстильного магната и эксцентричного миллионера американским правительством была установлена благодарственная мемориальная доска от Агентства национальной безопасности США.

Если дело дойдёт до суда… О фактах и аргументах в спорах вокруг Бэкон-Шекспировского вопроса.

Выпиливание реальности . О тесных взаимосвязях между современными методами криптохакинга и древней криптосистемой Фрэнсиса Бэкона – как ещё одной из причин выпиливания из истории генерала Картье.

Тайны криптографической могилы (часть 1  ; часть 2 ; часть 3 ). О мощных оккультно-мистических связях между секретами Агентства национальной безопасности США, тайнами советской спецслужбы ОГПУ и секретами Ордена розенкрейцеров.

# #

Основные источники:

François Cartier, Un problème de Cryptographie et d’Histoire. Paris: Editions du Mercure de France, 1938