( Март 2021, idb )
Продолжение цикла публикаций, возвращающих к жизни глубоко спрятанную и давно забытую книгу от авторитетного криптографа Франсуа Картье – о тайной зашифрованной автобиографии Фрэнсиса Бэкона. В этой части истории впервые появляется имя Уильяма Шекспира. Предыдущие части цикла: первая, вторая , третья , четвёртая.
Любое серьёзное обсуждение книги генерала-криптографа Франсуа Картье невозможно в отрыве от книги других знаменитых криптологов, супругов Уильяма и Элизабет Фридманов. Ибо именно работа Фридманов, опубликованная на два десятка лет позднее, стала несомненно главной причиной для полного выпиливания из истории как монографии Картье, так и самого прославленного генерала.
Один лишь рассказ о том, как именно, кем именно, а главное, по каким причинам всё это было сделано, в своих удивительных подробностях легко мог бы стать основой для большого романа-расследования в жанре шпионского научно-мистического триллера. Особо же примечательно, что с одной стороны правдивость этого рассказа надёжно подкрепляется бесспорно подлинными документами, а вот со стороны другой обнаруживается, что столь поразительная и богатая на открытия история по сию пору остаётся абсолютно никем в мире не востребованной и не расследованной.
Такое сочетание фактов уже само по себе более чем наглядно демонстрирует, насколько эффективными могут быть операции по выпиливанию исторической правды.
Здесь, однако, мы занимаемся задачей намного более узкой и конкретной – переводом, комментированием и выкладыванием в Сеть книги французского генерала Картье «Проблема криптографии и истории», опубликованной в Париже в 1938 году и с тех пор не только нигде и никогда не переиздававшейся, но и вообще не обнаруживаемой среди цифровых инфоресурсов интернета. Отчего ссылаться на эту книгу или приводить из неё цитаты совершенно не принято.
Американская работа супругов Фридманов «Проверка шекспировских шифров», опубликованная в 1957 году в Англии и США, известна и представлена в интернете несопоставимо лучше. На книгу эту не только ссылаются все исследователи данной темы, но и при желании кто угодно может взять её на время для ознакомления в цифровой библиотеке Интернет-архива , или даже абсолютно легально скачать полную цифровую копию на официальном сайте Фонда Маршалла .
Почему две эти книги непременно следует рассматривать в сопоставлении друг с другом?
Во-первых, потому что обе они написаны очень авторитетными профессионалами военной и разведывательной криптографии, вполне заслуженно слывущими «отцами-основателями» научно-практической криптологии XX века.
Во-вторых, потому что обе книги посвящены в точности одной и той же теме – проблеме нескончаемых споров вокруг Фрэнсиса Бэкона как автора шекспировских произведений.
В-третьих, обе книги дают вполне определённое экспертное заключение по этому жгучему вопросу истории – с точки зрения науки криптографии.
В-четвёртых, наконец, однозначно вынесенные вердикты авторитетных экспертов в конечном итоге оказываются диаметрально противоположными по смыслу.
То, что заявляет в своей книге генерал Картье (до этого глава криптографической службы Франции), уже было переведено и опубликовано здесь ранее:
Мы полагаем, что должны настаивать на следующем факте. На том, что с криптографической точки зрения мы лично провели проверку целого ряда текстов [дешифрованных миссис Гэллап], а потому считаем, что вся эта дискуссия должна оставить в стороне вопросы о достоверности собственно дешифрования, ибо для нас это выглядит бесспорным.
А вот что столь же решительно декларирируют в своей книге Уильям Фридман (ранее главный криптолог АНБ США) и его не менее опытная в криптографических делах жена, Элизебет Смит Фридман:
Мы уверены, что во всех тех книгах, которые миссис Гэллап изучала, она не нашла ни единого приложения двухлитерного шифра. … Как криптологи, мы вообще не сумели найти таких случаев, чтобы его хоть когда-то использовали [в книгах Бэкон-Шекспировской эпохи]…
Поскольку ныне как у учёных историков, так и у всех прочих исследователей имеются абсолютно достоверные документы, однозначно свидетельствующие, что за 40 лет до этого Уильям Фридман лично помогал миссис Гэллап делать учебные пособия для выявления и анализа случаев использования двухлитерного шифра в древних книгах, а Элизебет Смит (тогда ещё не Фридман) весьма ловко эти выявленные фрагменты лично дешифровала «по методу Бэкона», то далее сразу возникает и естественный вопрос:
Как же объясняют криптографические супруги Фридманы столь радикальную перемену в оценках своих собственных трудов, полностью подтверждавших дешифровальные результаты госпожи Гэллап?
Самый короткий ответ на этот неудобный вопрос сводится к тому, что супруги Фридманы очевидно не знали и не предполагали, что столь интересные документы о подробностях их приобщения к криптографии могут не только сохраниться где-то в неведомых архивах, но и стать общедоступными ещё через полстолетия благодаря всемирной компьютерной сети. А потому и в своей книге, и во всех последующих интервью (также доступных ныне в интернете) Фридманы просто делали вид, что ничего подобного в их молодости не было…
Если же к ответу на неудобный вопрос подойти более обстоятельно, то должны быть отмечены два главных факта.
Во-первых, Элизебет Смит Фридман в воспоминаниях о своей работе ассистенткой миссис Гэллап абсолютно нигде и никогда не упоминает, что для получения этой работы она проходила проверочные тесты. Вся суть которых сводилась именно к тому, чтобы продемонстрировать не только понимание устройства двухлитерного шифра Бэкона, но и – главное – способности к самостоятельному извлечению посланий, зашифрованных этой криптосистемой, из текстов старинных книг.
Во-вторых, поскольку в изготовлении наглядных пособий, помогавших ассистенткам Гэллап и всем прочим исследователям в делах поисков / извлечения бэконовских посланий, участвовал лично Уильям Ф. Фридман, просто невозможно поверить, будто и он, и его жена на старости лет дружно запамятовали тот факт, что само их появление в области криптографии напрямую связано с хорошо и разнообразно подтверждавшимися в ту пору успехами дешифрования двухлитерного шифра Бэкона.
Полностью «забыть» столь принципиально важные для истории факты из собственной биографии, конечно же, было никак невозможно, поэтому супруги Фридманы в своей книге (на стр. 262) дали им такое «как бы объяснение»:
Никто, работая независимо, не сумел воспроизвести находки миссис Гэллап. Это действительно правда, будто несколько её учеников подтверждали, что им это удавалось. Но в каждом из таких случаев ученик был уже убеждён в верности работы миссис Гэллап. Какие бы тесты ни проводились, они были просто «подтвердительными». Это не был независимый эксперимент, сделанный без того, чтобы у дешифровальщика не было или копии дешифровок самой Гэллап, или знания о результатах, которые она по её заявлениям получила.
В последней – особо витиеватой – строке этой цитаты несложно распознать завуалированное признание Элизебет Фридман в том, что ей и самой, бывало, доводилось самостоятельно вскрывать бэконовский шифр. Но удавалось это лишь по той причине, заверяют нас авторы, что настолько вот сильна была убедительность фантазий госпожи Гэллап…
Генерал Франсуа Картье при знакомстве со всей этой темой не был ни последователем, ни учеником, тем более, госпожи Гэллап. Свои же первые результаты в извлечении двухлитерного шифра Бэкона из текстов старинных книг он получил самостоятельно и вовсе не для того, чтобы подтвердить чьи-то ещё дешифровальные успехи. Но по мере углубления в тему и ознакомления с результатами работы Гэллап, однако, многоопытный профессионал не мог не подтвердить, что да, с точки зрения серьёзной криптографии всё это совершенно определённо не является плодами буйной фантазии старой дамы…
Для более объёмного взгляда на проблему тут же естественно задаться вопросом о том, как выглядят дешифрованные тексты Гэллап с точки зрения исторической науки? На этот счёт имеется следующее любопытное свидетельство, опубликованное примерно за полтора-два десятка лет до того, как в Бэкон-Шекспировскую проблему погрузились супруги Фридманы и генерал Картье (цитируется предисловие исследовательской работы «The strange case of Francis Tidir», investigated by Parker Woodward, London: 1901) :
Когда я впервые, ещё до публикации дешифровок от миссис Гэллап, услышал о том, что Фрэнсиса Бэкона объявили сыном королевы Елизаветы, я был сразу же готов присоединиться к благородной армии насмешников, всецело преданных общепринятой точке зрения.
Заявление о королевском происхождении, в совокупности с утверждениями зашифрованной истории о том, будто Бэкон был автором поэм, опубликованных Спенсером, а также пьес, обычно приписываемых не только Шекспиру, но также Грину, Марло и Пилу, плюс туда же ещё и компендиум прозы, известной как «Анатомия меланхолии» Бёртона – всё это было настолько удивительно, что я просто не мог понять образ мышления людей, предлагавших нам поверить во все эти вещи.
Из чего мною был сделан вывод, что столь поразительная версия событий либо должна убедительно опровергаться известными фактами английской истории, либо же она и впрямь должна быть правдой.
Собранные в данной книге статьи – это результаты моих любительских расследований в области истории Елизаветинской эпохи и фактов из биографий определённых людей того времени. Расследование, однако, проведено человеком, который профессионально имеет определённый опыт в делах работы с документальными свидетельствами.
В результате этих расследований обнаружено, что ни один из документально зафиксированных исторических фактов не противоречит заявлениям дешифрованных текстов. При этом обнаруживается множество таких малоизвестных фактов, которые обеспечивают поддержку данной истории…
К достоверно известным фактам из истории Англии Елизаветинской эпохи нам придётся обращаться в последующем ещё не раз, а сейчас пора вернуться к переводам непосредственно посвящённых им глав – как из книги генерала Картье, так и тайной автобиографии Фрэнсиса Бэкона.
# #
[начало фрагментов перевода]
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
[ стр. 188-193 книги Картье ]
Разнообразные гипотезы, выдвигаемые для установления подлинного авторства произведений, приписываемых Уильяму Шекспиру, обычно выстроены на основе набора определённых идей, обнаружить которые можно, в частности, в работе г-на Абеля Лефранка «Под маской Уильяма Шекспира скрывается Уильям Стэнли, шестой граф Дерби», опубликованной в 1919 году:
(1) Те драматические и прочие произведения, что начиная с последних лет XVI века ставились на сцене и публиковались в книгах под именем актёра Уильяма Шекспира из Стратфорда-на-Эйвоне, никоим образом не могли быть написаны этим персонажем;
(2) Подлинным автором этих произведений, судя по всему, был один из представителей английской аристократии, желавший оставить скрытой свою личность.
Эти базовые основы представляются нам бесспорными, в особенности первая, если признавать известные факты, согласно которым реальный Уильям Шекспир был почти – если не полностью – безграмотным человеком.
Ни одна из известных нам книг, исследующих данную проблему, не предоставляет абсолютных доказательств в пользу того или иного из предполагаемых там подлинных авторов.
Вся эта дискуссия, таким образом, по-прежнему остаётся открытой, отчего выглядит вполне логичным – дабы попытаться помочь в прояснении этой загадки истории – привлечь также к обсуждению и публикуемый здесь Документ [тайную автобиографию Бэкона, зашифрованную его двухлитерным шифром].
Кроме того, этот же документ существенно расширяет дискуссию, поскольку он приписывает одному и тому же автору (Фрэнсису Бэкону) не только авторство произведений, вышедших под именем Уильяма Шекспира, но также и авторство произведений, опубликованных под именами разных других авторов, живших в то же самое время: Роберта Бёртона, Роберта Грина, Бена Джонсона, Джорджа Пила, Эдмунда Спенсера, Криса Марло.
Здесь нет утверждения о том, будто бы все произведения упомянутых выше авторов написаны Фрэнсисом Бэконом. Данный документ указывает лишь на то, что Фрэнсис Бэкон заимствовал имена данных авторов, чтобы подписывать ими те из своих работ, которые он по различным причинам, объясняемым в тексте документа, не считал возможным публиковать под собственным именем.
Вопрос о подлинности этого документа, очевидно, является первым среди всех, требующих разрешения. И было бы правильным устроить дело так, чтобы все возражения (если таковые имеются) были бы по данному предмету отчётливо сформулированы и сделаны общеизвестными.
Прежде всего, следует отметить, что собственно документ этот был извлечён криптографическим путём, гарантирующим возможности проверки, из множества старинных книг XVI-XVII веков, перечисление которых приведено ранее. Таким образом, документ был написан персонажем, жившим в то время, когда книги эти печатались.
Далее, документ этот зашифрован методом, придуманным Фрэнсисом Бэконом во время его пребывания во Франции, то есть в 1576-1579 годах, и впервые описан в книге Advancement of Learning, опубликованной в Лондоне под его собственным именем в 1605 году.
Текст зашифрованного документа указывает на то, что автором его является Фрэнсис Бэкон.
Таким образом, имеются серьёзные основания предполагать, что именно Фрэнсис Бэкон является составителем и шифровальщиком этой автобиографии, фрагментарное распределение которой в целом ряде книг также необходимо принимать в учёт.
В любом случае, проблема первая связана здесь с установленным фактом существования данного документа:
а) кто его написал?
б) кто его зашифровал?
в) каким образом он мог быть напечатан и встроен в тот ряд разных произведений, перечень которых мы предоставили?
Что же касается другого вопроса – о том, было ли имя Уильяма Шекспира позаимствовано без ведома этого актёра или же с его согласия, – то в данном контексте это вообще не суть важно, кто там был реальным автором, Фрэнсис Бэкон, граф Дерби или какой-то ещё другой персонаж.
В то же время представляется необходимым изучить вопрос в целом, каким образом эта подмена имён была возможна также и в отношении других авторов, имена которых шифровальщик позаимствовал и упомянул в своём документе.
С другой стороны, издатели книг никак не могли игнорировать особенности той работы, которая была им заказана, поскольку они должны были изготовить две формы печатных знаков, ибо разные литеры являются характерной чертой применяемой здесь криптографической системы. Литеры разных типов должны были соответствовать надлежащим пометкам в рукописи, указывающим печатнику-наборщику, какой именно из литерных типов надо использовать для каждой из букв в последовательности слов открытого текста.
Возможно, в архивах тех типографий, где издавались произведения, содержащие криптографические части, можно было бы найти что-то интересное по этому поводу.
Следует отметить, что если факты, упоминаемые в данном документе, соответствуют действительности, то становится вполне очевидным, почему Фрэнсис Бэкон был так сильно заинтересован в их сокрытии. Это аргумент, который необходимо учитывать, ибо вполне определённо можно утверждать, что Бэкон рисковал своей жизнью, если бы его откровения могли быть прочитаны в те времена.
Проблема вторая возникает из собственно откровений Фрэнсиса Бэкона:
а) Можно ли допустить, что он сын Елизаветы и графа Лестера?
б) Можно ли было полностью сокрыть факт его рождении, учитывая то, сколько людей было посвящено в тайну: сэр Николас Бэкон и леди Бэкон, доктор и акушерка, помогавшие при родах, горничная леди Бэкон, которая видела, как появился этот новорождённый младенец, когда леди Бэкон ещё не родила?
в) Правдоподобна ли драматичная сцена, во время которой Елизавета, как утверждается, признала себя матерью Фрэнсиса Бэкона в присутствии целой группы придворных?
Учитывая нравы королевы Елизаветы, несомненно и вполне возможно, что у неё могли иметься дети – один или больше. С другой стороны, лишних разговоров вполне можно было не допускать, пока королева была жива, поскольку подобная неосмотрительность несомненно была опасна для жизни тех, кто об этом знал. Ещё более рационально допустить и то, что такие же соображения диктовали абсолютное благоразумие и в период правления преемника Елизаветы, короля Якова. Но после этого?
Было бы интересно провести на данный предмет специальные исследования в архивах семей тех персонажей, мужчин или женщин, кто находился в ближайшем окружении Елизаветы.
Эти две важнейшие проблемы, на которые мы только что указали, являются далеко не единственными среди тех, что поднимает автобиография Фрэнсиса Бэкона.
В каждой из глав возникают и другие вопросы, причём какие-то из них вполне могут быть проверены, поскольку они касаются таких фактов, которые не имеют столь же тайного характера и которые могли быть или зафиксированы очевидцами, или известны историкам, осведомлённым о них по документам того времени:
а) Возможно ли, чтобы Елизавета, находясь в заключении в лондонском Тауэре, могла вступить там в тайный брак с Робертом Дадли?
б) Правдивы ли предоставленные подробности о странной смерти леди Дадли, произошедшей вскоре после тайной женитьбы её мужа на Елизавете?
в) Кто мог быть тем лордом П., в доме которого состоялась повторная полуофициальная свадьба Елизаветы и Дадли в присутствии нескольких свидетелей?
Пребывание Фрэнсиса Бэкона в Париже с 1576 по 1579 год – это несомненный факт, объясняющий то, как ему удалось так много узнать о французском дворе, о французских нравах и о многих прочих особенностях, относящихся к французской армии и истории Франции, что отчётливо просматривается в различных пьесах Шекспира.
Насколько правдива история любовного приключения Бэкона с Маргаритой, сестрой короля Франции и королевой Наваррской?
Это приключение, если будет признана его подлинность, объяснило бы то, как была написана одна из первых пьес, подписанных Шекспиром, «Бесплодные усилия любви», а также и некоторые из его сонетов.
Насколько вероятно, что у Елизаветы был второй сын, Роберт Девере, впоследствии ставший графом Эссексом и фаворитом королевы, а кто-то даже говорит, её любовником?
История соперничества Елизаветы и Марии Стюарт выглядит близкой к действительности, также как и рассказ о трагическом конце последней.
То же самое справедливо по отношению к истории заговора графа Эссекса и его смерти.
У нас нет средств и возможностей провести полноценное расследование, необходимое для того, чтобы подтвердить или опровергнуть все эти факты. Но нет и сомнений, что определённо существуют документы, которые позволили бы сделать обоснованные выводы на данный счёт.
Вполне очевидно, что было бы интересно установить, до какой степени тут точны или ошибочны описания событий от Фрэнсиса Бэкона.
# #
ПРИЛОЖЕНИЯ И ПРИМЕЧАНИЯ
[ стр. 246-247 Оригинала ]
L
Вот некоторые сведения, которые обнаруживаются в интересном труде г-на Грэнвила С. Кэннингема, носящем название «Тайны Бэкона в книгах его современников» и опубликованном в Лондоне в 1911 году (Granville C. Cuningham, Bacon`s Secret disclosed in contemporary books):
Первый тайный брак между Елизаветой и Робертом Дадли был заключён в 1554 году в лондонском Тауэре, где оба были в ту пору узниками. Примерно тогда же имел место известный скандал по поводу отношений Елизаветы с её тюремщиком, сэром Томасом Сеймуром.
Этот первый брак между Елизаветой и Дадли не мог иметь законной силы, потому что в ту пору была жива жена Роберта Дадли, красавица Эми Робсарт. Второй тайный брак, состоявшийся в сентябре 1560 года, был, вероятно, уже законным, поскольку жена Роберта Дадли только что умерла. Этот брак, как сообщается, состоялся в присутствии многих свидетелей, в том числе сэра Уильяма Пикеринга. (1)
Фрэнсис Бэкон родился 25 января 1561 года, всего через четыре месяца после свадьбы.
(1) Будет ли это Лорд П. из главы I Автобиографии?
# #
Жизнь Бэкона, как он рассказывает её двухлитерным шифром
Краткий пересказ Главы V
[ стр. 107-110 в книге Картье]
По мере взросления братьев, Фрэнсиса Бэкона и Роберта Девере, преимущества второго в глазах родителей заметно возрастают, так как Елизавете нравилось распознавать в графе Эссексе свои собственные качества, воплощённые в мужской форме.
Получив от судьбы, или «поворотом колеса Фортуны», королевскую власть и трон могущественной Англии, Елизавета могла распоряжаться ими в пользу того кандитата, которого она сама выберет. Для Фрэнсиса очевидно, что Эссекс уже стал этим наиболее вероятным кандидатом, поэтому себя он ощущает брошенным собственными отцом и матерью в пользу их второго сына, «их доблестного Львиного Сердца», как они его называли.
Похоже, Бэкон смирился со своим несчастьем, но тем не менее сохраняет надежду увидеть свою голову коронованной «до того, как оборвётся моя линия жизни». Свидетели его рождения, однако, уже умерли, а письменные свидетельства, которые могли бы заменить их показания, уже уничтожены.
Бэкон погружается в свои научные и литературные труды, стараясь забыть о тех планах улучшения судьбы английского народа, что он задумывал, когда надеялся унаследовать трон. Теперь «надежда моя в труде, зачастую столь же тяжёлом и утомительном, как и для тех, кто всегда трудился ради своего хлеба, потому что именно таким путём следует дисциплинировать королевские умы».
«Я хотел бы писать произведения по своему стилю самые возвышенные, такие, которые, будучи равно пригодными как для представления на сцене, так и для чтения в библиотеках, могли бы широко распространяться и дойти в этой стране до множества людей, пусть и не особо мудрых в знаниях, но столь же великих, как и другие народы, в своей верности и пламенном духе. И если недостаток знаний в какой-то мере будет восполнен этим в нашем королевстве, то труды мои, несомненно, в ближайшие годы принесут ощутимую пользу, хотя ещё долгое время всем будет неведомо, каковы здесь причина и конечный замысел. Осуществление моего столь заветного плана вдохновляет меня на эту работу.»
Для безопасной публикации трудов, однако, было необходимо принять адекватные меры, потому что «даже через публикации стихов, которые естественным образом могли бы доставлять одно лишь удовольствие, нашлись средства против особо настороженных, чтобы распространять наиболее опасные (только для меня) вещи и при этом не вызывать ни малейших сомнений или подозрений. Ибо остроумие моё от постоянных опасностей не только не уменьшилось, но и напротив лишь обострилось» .
«Несколько небольших произведений, опубликованных без подписи автора, удостоились заслуженной похвалы. После чего в неведомый мир отправились также несколько работ под именем Спенсера. Без меня Эдмунд Спенсер не смог бы достичь почитания настолько легко… »
«Моя любовь к родному языку столь велика, что временами я свободно использовал не только слова, считающиеся устаревшими, но также и стиль, и темы, и дух прежних дней, особенно в стихах Эдмунда Спенсера, созданных по образцу Чосера… »
«И наконец, когда написав произведения в разных стилях, я нашёл ещё троих, кто за достаточную награду золотом, вдобавок к немедленной славе золотых перьев, охотно согласились выложить под своими именами все сочинённые мною произведения, вот тогда я осмелел.»
«В своих стихах, опубликованных под именами Спенсера и Джорджа Пила, я замаскировал множество серьёзных тайн. А потом написал о них снова под именами других авторов, которые донесли их читающему миру в виде прозы и поэзии».
«Наибольшую часть этой работы я доверил Роберту Грину, вернее сказать, его имя появилось в качестве автора этой работы. Там вы можете найти большую часть того, что воистину принадлежит области поэзии. Некоторые же части были использованы в качестве пьес.»
«Также я использовал псевдоним Марло, после чего взял в качестве маски имя Уильяма Шекспира. Оставаться неизвестным было необходимо, поскольку работая в области исторической драмы, подавлявшейся наиболее сильно, я подвергал себя столь большой опасности, что одного лишь слова королевы Елизаветы было достаточно, чтобы обеспечить мне ужасный конец – уход со сцены, так сказать, причём без возврата… »
# #
[ стр. 102-107 : дешифрованные тексты Оригинала ]
BACON’S LIFE
AS HE TELLS IT IN THE BILITERAL CIPHER
Chapter V
It is clear to my mind, the earl, my father, hoped that his darling wishes relating to a declared heir to succeed to the throne were near realization, as he observed the advance in marked respect and favor the younger son made from day to day.
My vain mother loved Essex’s bold manner and free spirit, his sudden quarrels, jealousy in soul of honor, strcnght in love. She saw in him her own spirit in masculine mould, full of youth and beauty.
To her, fate, a turn of fortune’s wheel, had given the gift of royalty, and the throne of mighty England was hers to bestow on whom her heart might choose. Little wonder that false fancy swayed where better judgment, infected, had lost power, and that impatient Lord Leicester won naught in that struggle but fear and distress.
My just claim he set aside, liking better valiant Lion-heart — thus they termed him — however unmeet or unjust. I, the first born son, had unfortunately incurred his great and most rancorous ill will many years back.
A desire to foil yields lurid light on everything thereafter; his one wish ever gleaming brightly through the clouds of pretense, and I receive my cue from the altered appearance of the skies, yet do not give over as he doth suppose. Notwithstanding overtly any of my ill advised sire’s aspiring purposes, or plans, — for often shall dissimulation, though a faint kind of wisdom prove very good policy, — yet in the secrecy of my own bosom, I do still hold to the faith that my heart has never wholly surrendered, that truth shall come out from error and my head be crowned ere my line of life be severed.
How many times this bright dream hath found lodgment in my brain! How many more hath it been shunned as an influence of Pluto’s dark realm! It were impossible, I am assured, since witnesses to the marriage and to my birth (after a proper length of time) are dead, and the papers certifying their presence being destroyed, yet is it a wrong that will rise, and a cry that none can hush. Strive as I may, it is only driven from my brain by the unceasing tossing of this sea of laboring cogitations for the advancement of learning. Oft driven as’twere with sudden wind or tide, its waves strike against the very vault of the heavens and break in useless wreaths of bubbling froth.
Think not in your inmost heart that you, or any others whom you would put in the same case as mine, would manifest a wiser and a calmer mind, because none who do not stand as I stood, on Pisgah’s height, do dream of the fair beauty of that land that I have seen. England as she might be if wisely governed, is the dream, or beauteous vision, I see from Mt. Pisgah’s lofty top.
It is no improper exaltation of self, when one, feeling in heart and brain the divine gifts that fit him for his princely destiny — or that rightly inherited, albeit wrongly withholden, sovereignty — in true, noble, kingly spirit doth look for power, not for the sake of exercising that gift, but that he may uplift his people from the depth of misery into which they constantly sink, to the firm rock of such mode of life as would change cries to songs of praise.
By uniting many powers — such lofty endeavour for perfecting the knowledge that is in the world, joined also with a strife for the elevation, in all kingdoms under heaven, of this noble people — the Divine will or plan doth perchance have full sway : for when mankind shall be given wisdom in so great fulness, idle courtiers may find no true use of subtle arts.
That Robert was of bolder temper and more fiery spirit I can by no argument disprove, but I want not royal parts, and right of primogeniture may not be set aside, without some costly sacrifice, as modesty or good fame. Stopping short of this irreparable wrong, my father took but slight interest in the things he had been so hot upon.
Adventuring everything of value — life, kingdom, people, to retain possessions — to mine own self this way of maintaining the Divine Right is repugnant, and when I come at last into my right, the power of the mind shall by my wisdom be shown to be greatly exceeding that of the sinewy arm. This is my hope in labor, oft as hard and as fatiguing as falleth to him that hath always toiled for his bread, as’ tis by such means that kingly minds should be disciplined.
I fain would write works most lofty in their style, which being suited as well to representation upon the stage as to be read in librairies, may so go forth and so reach many in the land not as wise, in knowledge, yet as great as others in loyalty and in fiery spirit. If that deficiency be in a measure filled in our realm, this labor in coming years will surely be of benefit, although it be unknown for a long season what is the cause and ultimate design. The furtherance of my much cherished plan keepeth me heartened to my work.
Devices of some sort were so needful, — even to publish poems which might naturally be but such as do afford pleasure, — that my wit, not at all lessened, but sharpened, by constant dangers, found means unknown to those who were most wary, to send out much dangerous matter (using terms in regard to myself only) that was not even doubted.
Several small works under no name won worthy praise; next in Spenser’s name, also, they ventured into an unknown world. E. Spenser could not otherwise so easily achieve honors that pertain to myself. Indeed this would alone crown his head, if this were all — I speak not of golden crowns but of laurel — for my pen is dipped deep into the Muses’ pure source.
So great is my love for my mother tongue, I have at times made a free use, both of such words as arc considered antique, and of style, theme and spirit of an earlier day, especially in the Edmund Spenser poems that are modeled on Chaucer; yet the antique or ancient is lightly woven, as you no doubt have before this noted, not only with expressions that are both common and unquestionably English of our own day, but frequently with French words, for the Norman-French William the Conqueror introduced left its traces.
Besides naught is further from my thoughts than a wish to lop off, but, on the contrary, a desire to graft more thoroughly on our language, cuts that will make the tree more delightsome and its fruits more rare, hath oft led me to do the engrafting for my proper self.
Indeed not the gems of their language alone, but the jewels of their crowns are rightfully England’s inheritance.
Furthermore many words commonly used in different parts of England strike the ear of citizens of towns in southern England like a foreign tongue, combinations there of make all this variety, that I find of times melodious, again less pleasing, like the commingling of country fruits at a market fair. Yet you, seeing the reason, approve, no doubt, the efforts I make in the cause of all students of a language and learning that is yet in its boyhood, so to speak.
When I, at length, having written in divers styles, found three who, for sufficient reward in gold added to an immediate renown as good pens, willingly put forth all works I had composed, I was bolder.
I masked many grave secrets in my poems which I have published now as Peele’s or Spenser’s, now as my own, then again the name of authors, so called, who placed works of mixed sort before a reading world, prose and poetry. To Robert Greene did I entrust most of that work — rather his name appeared as author : therein you may find a large portion that belonging truly to the realm of poetry, would well grace verse, yet it did not then seem fair matter for it. As plays some parts were again used.
Marlowe is also a pen name employed ere taking Wm. Shakespeare’s as my mask or visard, that I should remain unknow, in as much as I, having worked in drama history that is most vigorously suppressed, have put myself so greatly in danger that a word unto Queen Elizabeth, without doubt, would give me a sudden horrible end — an exit without re-entrance. Prudence hath as good counsels in times of danger as sadder experience, and I list only to her voice when my life would be a speedy, ay, instant forfeit.
I feel my pen quivering, as a steed doth impatiently stand awaiting an expected note of the horn of the hunt, ere darting, as an arrow flies to the targe, across moor and glen. I write much in a feverous longing to live among men of a future people. Verily to make choice of mouth pieces for my voice, is far from being a light or pleasing but quite necessary and important mission.
# #
# # #
Дополнительное чтение:
Как рождаются криптослужбы. Нетривиальные причины, по которым в поместье текстильного магната и эксцентричного миллионера американским правительством была установлена благодарственная мемориальная доска от Агентства национальной безопасности США.
Если дело дойдёт до суда… О фактах и аргументах в спорах вокруг Бэкон-Шекспировского вопроса.
Тексты о ключевой роли Уильяма Фридмана в тесных взаимосвязях между современными методами работы криптоспецслужб и древней криптосистемой Фрэнсиса Бэкона: Выпиливание реальности ; Тайны криптографической могилы (часть 1 ; часть 2 ; часть 3 ).
# #
Основные источники:
François Cartier, Un problème de Cryptographie et d’Histoire. Paris: Editions du Mercure de France, 1938
Friedman, William F. & Elizebeth S., The Shakespearean Ciphers Examined. Cambridge: Cambridge University Press, 1957
«The strange case of Francis Tidir», investigated by Parker Woodward, London: Robert Banks & Son, 1901
kiwi arXiv 